Самба [СИ] - Павел Матисов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— «Я лишь путник
в бесконечном колесе времени.
Мчусь без оглядки.»
— Отвечай нормально, по-японски!
— Я седьмой сельский житель.
— Я же сказал — нормально!
— Я ответил четко и ясно! Не моя вина, что у тебя в голове недостаток мозгов.
Сельский житель… Мурабито… Седьмой мурабито — седьмой элемент из набора для чайной церемонии! Мда, с утра что-то туго соображается.
— Мое имя Амакава Юто, глава шестого великого клана экзорцистов, — поклонился я в пижаме.
— Что за невежественные оникири пошли нынче, — вздохнул аякаси.
— Полегче с выражениями. Ты — подарок императора, Мурабито-кун, и мне дали полное право упокоить тебя, если потребуется. Будешь ли ты служить клану Амакава?
— «Выбор — лишь иллюзия,
присыпанная черным пеплом невежества.
Судьба жестока.»
— Дабы соблюсти протокол, отвечай да или нет.
— Да…
— Вот и славно, — я прошел к тумбе и взял свой дневник «Аякаси и я». — Не возражаешь, если я буду называть тебя Мурабито?
— Не возражаю.
Дух чашки выудил откуда-то из рукава длинный бумажный веер и принялся обмахиваться с надменным выражением на лице.
— Возраст?
— Неведомо. Сам набор изготовлен в 1564 году. Осознал я себя где-то в конце девятнадцатого века.
— Хм-м, про вес и родителей спрашивать не буду. Какие-то полезные способности имеешь?
— Владею высоким слогом поэзии.
— Ясно… О чем еще спросить-то… Ты составляешь с чашкой единое целое?
— Мое истинное тело здесь.
Снова из рукава своего безразмерного кимоно Мурабито вытянул красную чашку. Занятно. Неужели цукумогами одного семейства имеют сходные характеристики? Я вспомнил эксперименты с Челси-сан, но повторять их с мужчиной-аякаси что-то совсем не тянуло. В дверь постучали:
— Юто, у тебя все нормально? Духи сказали, что кто-то пришел к тебе, — спросила Сидзука из-за двери.
Я подошел и отпер замок:
— Ты даже стучать научилась. Думал, как всегда под дверью пролезешь.
— Няу, — с зевком подошла Химари. — Что тут происходит? Что за чурбан в прикиде клоунском?
— «Зверя обучить
пытались общенью человеческому.
Без толку.»
— Ня-и-и?! (че-е?!) Нарываешься, цукумогами?! Да я тебя одной лапой раздавлю.
— «Изысканный ум во мне.
Уступает под напором грубой силы.
Мохнатая дрянь.»
— бросил Мурабито в сторону Химари.
Я перехватил бакэнэко за талию, удерживая от применения насилия. Дабы аякаси успокоилась, я наклонился и поцеловал ее сзади в чуть приоткрытую шею.
— Ня? Милорд с утра вельми бодрый, — мгновенно переключилась на меня Химари, обвив и прижавшись аппетитной грудью.
— Погнали завтракать! Я бы сейчас кабана съел. М-м-м:
— «Единственная вещь,
что роднит всех живых.
Незатихающий голод.»
— выдал я, глядя на приоткрытые белые полушария.
— Сносно, Амакава-кун. Из тебя при должном обучении выйдет неплохой хайдзин, сочинитель хайку. Только в классическом хайку 17 слогов, а у тебя вышло 16.
— Был бы прок со стихоплетства. Лучше бы ты поучил меня магии.
— При мне велись лишь возвышенные беседы. Чаепитие не терпит спешки и уж тем более магических поединков, — снисходительно поведал дух чашки.
Я вышел в коридор и крикнул в ту сторону, где слабо, из-за пространственного фона, ощущалась аякаси горничной:
— Лиз, накрой завтрак, будь добра.
— Уже все готово, господин! — донеслось в ответ.
Я направился в сторону кухни, и Сидзука заметила:
— Юто ты что так в пижаме и будешь расхаживать?
— Но не в трусах ведь? Мой дом, в чем хочу, в том и хожу!
Химари и Мурабито потянулись за нами, и тут наконец двое аякаси чашек встретились вживую в своих человеческих обликах.
— Ой, — удивленно пискнула Лизлет, во все глаза глядя на Мурабито. — А вы… что… Меня зовут Лизлет Эл Челси, для друзей просто Лиз, — сделала реверанс аякаси в платье горничной.
— Пф.
«Недалеким гайдзинам
не понять душевной натуры народа
рисовых полей.»
— Я… И что с того, что я иностранка?! Это плохо?!
— Ма-а, Лиз-тян, успокойся. Ты лучшая иностранка в клане Амакава и вообще во всей Японии!
— Спасибо, господин!
— Истинно чурбан в клоунском наряде, — подтвердил я вслух характеристику Химари, но Мурабито предпочел пропустить словесную оплеуху мимо ушей.
Потихоньку из комнат или с улицы приползли остальные вассалы Амакава, так что за столом стало тесно. Гинко остервенело вгрызалась в мясные косточки, Акира аккуратно ел простой рис палочками, иногда запихивая маленькие комочки в свою рану на животе, Элис вытянула из своей прически длинный шнур и подключилась к розетке. В общем, типичная трапеза среднестатистической обеспеченной семьи в Японии. Мурабито кривил морду, сокрушаясь, что слишком мало национальных блюд в меню. Но когда Лизлет принесла чай, грянула настоящая буря:
— Что за отраву ты притащила, тупая блондинка?! — воскликнул Мурабито, пылая праведным гневом.
— Я… я не тупая! Потрудитесь следить за своими словами, Мурабито-сан! И это не отрава, а настоящий английский чай «English Breakfast».
— Вот и пейте эту гадость в вашей Англии! Зеленый чай — есть основа национальной японской кухни. Амакава-сан, прекратите заставлять себя.
— Ну-у, я в этом вопросе не так привередлив, — выдал я.
— О нет, к кому я попал?! — горестно воскликнул седьмой из Мурабито. — Лизлет-сан, разве вы не слышали о неоспоримых целебных свойствах зеленого чая?
— Слышала! Но черный чай намного вкуснее. Он отлично утоляет жажду, бодрит и наполняет энергией на весь день!
— Глупости! Зеленый чай продлевает людям жизнь. Его прописывают при болезнях. Своими руками ты отнимаешь у Амакава-сан как минимум два десятка лет жизни в старости!
— Что-о-о?! Вы говорите ерунду, Мурабито-сан! Япония издавна не имела собственных плантаций лучшего сорта чая — черного. Вот и приходилось бедным жителям островов давиться травяными настоями, которые только имитируют благородный напиток.
— Какие еще травяные настои, что за вздор?! Ты немытая чашка!
— Немытая?!! А ты… ты кривой стакан!
— Как ты меня назвала?! — угрожающе поднялся со своего места Мурабито.
— Кривой стакан! Упертый уродливый стакан в одежде, сшитой из мешковины! — яростно выкрикнула раскрасневшаяся Лизлет.
— Что-то расшумелась посуда с утра… — нахмурилась Сидзука.
— А я кофе предпочитаю… — тихо заметил я.
После чего за столом воцарилась гробовая тишина. Лизлет и Мурабито глядели на меня с выражением неприкрытого ужаса и неверия на лицах.
